Алексей Колесников

Хабаровские юнкоры!

О Такэути Итидзи вы пишите, скосив один глаз в книгу «Общество старого Хабаровска» (2007), где хватает неточностей и ляпов, а другой – в бездарную компиляцию «Образ прошлого» (2016). И тиражируете заблуждения и фантазии из года в год, из публикации в публикацию. 

Примите к сведенью:

1. Такэути – не фотограф.

«Такэути чаще всего занимался фотографией сам…». Нет, в студии работали наёмные сотрудники. У Такэути был серьёзный разнообразный бизнес: засолка лососины и заготовка лесоматериалов, позже – закупка и сбыт продовольствия, зерновых и горючего, грузоперевозки по рекам Амурского бассейна. И фотосалоны у него были не только в Хабаровске. К тому же большая общественная нагрузка. Любительская съёмка? Возможно, но не факт. Потомки отрицают.

2. В Доме Такэути не было фотосалона Такэути.

Фотография располагалась в одноэтажном здании ниже по склону Лисуновской – до и после строительства каменного доходного дома в 1912 году.

3. В Доме Такэути никогда не размещался штаб японской дивизии.

В годы интервенции здесь была гостиница для старших офицеров и высших чинов японской армии.

14 января 1920 года хабаровец Такэтоми Кацудзи отправил поздравительную открытку через отделение японской военно-полевой почты.

16 января 2020 курьер Почты России доставил эту открытку мне домой.

Открытка очень информативна, пока не буду постить её целиком.

Просто полюбуйтесь дверью:

Слева кричат: «Красный командир Тряпицын! Светлая память Якову Ивановичу – патриоту и храбрецу!». Справа: «Атаман Калмыков! Иван Палыч – храбрец и патриот!». Не замечая, что между этими персонажами нет никакой разницы. 

Оставим их и прочитаем небольшой рассказ о подлинных героях эпохи ГВ на ДВ.

***

Это хрестоматийная история. Но когда я упоминаю этот сюжет, большинство слушателей недоумевает и требует объяснений.

... 7 сентября 1918 года, на тертий день после занятия Хабаровска японцами и казачьим отрядом Калмыкова, городская охрана арестовала Василия Голионко. Недавний член горкома РСДРП(б) и исполкома Советов оказался в тюрьме. 15 ноября его вместе с другими политическими заключёнными в здание напротив — на калмыковскую гауптвахту: «красных» казнили десятками, камеры освободились. 

В ночь на 16 ноября конвой увёл с гауптвахты одиннадцать человек и расстрелял в овраге «за семафором», в районе Муравьёво-Амурской слободки. Голионко должен был оказаться в следующей партии («хотелось, чтобы скорее убили»). Но тела казнённых были обнаружены. Родственники жертв и заключённых обратились в поисках защиты от калмыковского произвола к американскому военному командованию.

Первый ряд слева направо: Суслова Агния Евгеньевна, Донга Мария Петровна, Мельник. Второй ряд слева направо: Куксова, Белотелова, Коваль, Сидорова (Чуищева). Хабаровск, 1919 год

В декабре 1917 года Татьяне Баклан исполнилось двадцать лет. В выпускном классе женской учительской семинарии Никольска-Уссурийского девушка «попала под непосредственное влияние товарищей, которые приняли тенденцию левого течения». В 1918-м учительствовала в станице Донской, затем агитировала по деревням и станицам. В 1919-м связалась с большевистским подпольем, вступила в РКП(б), была арестована и попала в калмыковский «вагон смерти». Сумела уцелеть благодаря земляку-ухажёру. Вспоминала в 1933 году (цитирую с сокращениями):

... В «вагоне смерти», а это была теплушка с нарами, сидело человек пятнадцать крестьян; из них четыре старика, а остальные – мальчики лет по 15-16-17; ещё товарищ Финковский. Молодой мальчишка – художник, он был зарезан. […]

Надо сказать, что у Калмыкова была особая установка при пытках. При приезде на большие станции оркестр Калмыкова начинал играть одну и ту же излюбленную песню: «Ночка тёмная, я боюся». Это единственный марш, который любил атаман Калмыков. Ничего другого не играли. Этот марш я слышала в течение 6-8 месяцев, сидя в «вагоне смерти».

Когда рассказываешь о роли народного учительства в революции на Дальнем Востоке и приходится выдавать нужду за добродетель:

… Что мне пришлось делать в Забайкалье. Я занималась ужасными вещами. Я объявила себя хироманткой. Почему, товарищи? Да потому, что хотелось что-то делать, делать было нечего, а это занятие было очень прибыльное и потому ещё, что ко мне, как это ни странно, валом валили казаки, солдаты белой армии, по десятку в очереди стояли. Это было в самом Нерчинске. И что же я им гадала?

***

Вспоминала в 1933 году на заседании в ЦДКА (Москва) бывшая сельская учительница Е.И. Гребенникова. В 1918 году была заместителем комиссара базы снабжения Уссурийского фронта при Шмаковском монастыре, за что получила прозвище «игуменья».

Теперь читаешь хабаровские газеты за 1919 год и понимаешь: и у нас разлагали казачество, вонзали пики и трефы в спину Калмыкова ))

Из стенограммы выступления бывшего командира партизанского отряда Григория Федотовича Коваля (1932):

… У меня был рядовой партизан Денис Тацу. Он отправился погулять на свадьбе в деревню Виноградовку. Очевидно, гульнув, он возвратился на станцию Котиково с гармонией и лошадью. Когда он прибыл на станцию, то начальник этой станции сказал тов. Тацу, что с Вяземской выехал и идет сюда японский эшелон. Он выбегает с криком: «Никаких эшелонов не боюсь!». Устроил скандал и не хотел уходить со станции, а когда эшелон подъехал, он вышел в 3-й класс, выбил окно, выставил винтовку, сел на какой-то чурбан и один открыл стрельбу из винтовки.

Японцы высыпали на линию железной дороги и в течение двух с половиной часов обстреливали из пулемета станцию.

При этом тов. Тацу благополучно выбрался под пулеметным огнем со станции. Он только упал с лошади и получил небольшое ранение. Он приехал в отряд сонный. Мы его разбудили.

На второй-третий день, когда я приехал на станцию Гедике, мне начальник станции рассказал об этом приключении. Начальник станции сказал им [японцам], что много противников не было, а был только один большевик. За это японцы побили старику физиономию. 

Так кончился эпизод с тов. Тацу.

* Тацу 龍 (яп.) – «дракон».

Почта успела доставить новогодний подарок: «Воспоминания об уличных боях в Хабаровске 5-6 апреля 1920 года».

Документ замечательный по целому ряду причин. 

1. Владелец артефакта — непосредственный участник событий, японский офицер. Фотоснимки сопровождаются его подписями и комментариями. Карточки сгруппированы по темам: «Хабаровск», «Следы артобстрела», «Погибшие боевые друзья», «Амурский железнодорожный мост» (правда, на вертикальном фото — мост через Уссури) и т.п.

2. Есть несколько неизвестных фотографий, очень информативных. 

3. Уже встречавшиеся изображения даны в отличном качестве (трофейный броневик, вид на Лисуновскую улицу и т.д.).

4. На одном из любительских снимков можно разглядеть архитектуру Михайловской церкви: на сегодня это единственное её изображение.

Словом, есть с чем поработать. Можно к столетнему юбилею «развернуть» стенгазету в несколько историй, нужно только решить – в каком формате.

С наступающим 20-м!

Продолжение воспоминаний эмигранта Михаила Ильича Мальцева о событиях 1920 года на Амуре. Часть 1. Часть 2. Часть 3.

NB Уважаемые читатели-писатели! Если вы используете этот текст, будьте элементарно порядочны: ссылайтесь хотя бы на мой журнал. Золотое губернаторское перо в хвосте, жёлтые лампасы или питерская прописка — не повод быть му**ком.

###

Наконец взошел на пароход и Бич со «свитой». Он — высокий, крупный, лет тридцати, румяный, красивый, в очках, брюки навыпуск, во френче; на нем карабин, патроны, бинокль, полевая сумка, кожаная фуражка; совсем не зверское, часто улыбающееся лицо; похож скорее на купца, чем на партизана.

Я стоял у сходни. Проходя, он, видимо, не находил своевременным узнать меня. Идем к Средне-Тамбовску. Лоцман за рулем. Я сижу в рубке же. Бич, стоя в дверях:

— Мы, кажется, знакомы?

— Да, вы были у меня в Хабаровске с Самсоновым. 

Сел рядом. Понемногу заспорили. Я был умереннее на этот раз, и он не напирал, но пробовал убедить меня в благе коммунизма. Я, сдерживая себя, сказал:

— Не спорю о праве каждого человека на жизнь и блага земные; коммунистические идеи в теории, может быть, и хороши, но на практике они не осуществлялись, когда были к тому попытки. Знаете, конечно, как возникали коммуны в России, например — одна из многих — «Криница», на которую и Толстой дал денег, — все рассыпались... 

— Это я знаю, — сказал Бич, — но это не то. В капиталистическом государстве, конечно, ничего не выходило. Надо это ввести одновременно, повсеместно и насильно. 

So this is Christmas
And what have you done?

Продолжение воспоминаний эмигранта Михаила Ильича Мальцева о событиях 1920 года на Амуре. Часть 1. Часть 2.

###

Следующим допрашивался командир и недолго. Через кухню в баню он прошел в сильно подавленном состоянии. Поговорить с ним не пришлось. Снова вызвали меня, но уже в комнату Лапты, где «штаб» пребывал в сборе. Тут были: Лапта, Силин, партизан, замолвивший за меня слово, студент-медик – красивый, высокий, молодой, бывший чем-то вроде второго лица после Лапты [Нехочин – А.К.], жена Лапты Варя Яковлева – учительница из Николаева, молодая, красивая и тоже обвешанная оружием, «Боженька» – разбойничья кличка сахалинца, размером с медведя, про которого говорили, что он рвал младенцев за ноги пополам, или за ноги и – об пол, и еще кто-то. Лапта сидел на столе, остальные стояли.

Была у меня встреча с «Бич» при другой обстановке. Настоящая фамилия его Бузин. Прапорщик запаса. Сельский учитель. Латыш. Женат на епархиалке, дочери священника Мефодьева (д. Переяславка Уссур[ийской]. ж.д.), который священствовать бросил и называл себя «коммунистом». Во время мобилизации адмирала Колчака Бузин явился к хабаровскому воинскому начальнику, но был освобожден как учитель. Самсонов привел его ко мне. Сидели, пили чай. Поспорили. Между прочим я сказал: «Если мы им, большевикам, не перегрызем горла, так они нам перегрызут» ...

Дали сходни в Верхне-Тамбовске. «Бич» с биноклем стоял на берегу. Фельдшер сошел к нему, они вошли в один из домов. Вернувшись, фельдшер рассказал мне, что «Бич» помнит фразу о прегрызании горла. Очень приятно...

[продолжение следует]